industrial_2_1024

Впервые я попала в ИЗОЛЯЦИЮ осенью 2010 года. Вокруг было серо, уныло и пусто – тот момент в осени, когда с ней еще не успеваешь смириться. В большом, необорудованном зале группа людей делала ковер из роз. Они брали кусочки ткани, скручивали их и пришивали к цветочной поляне. Тогда в этом пространстве еще не было жизни. Был лишь буклет с описаниями планов на будущее от иностранного дизайнера. Грязь вперемешку с камешками, упавшими с терриконов, прилипала к ботинкам. Горизонты и окрестности Буденновского района казались уродливыми. Я не могла себе представить, что это место может стать центром искусства.

В последний раз я увидела изоляцию в апреле 2014 года. Цвели абрикосы и терриконы вокруг были белые. Типичный диссонанс для Донецка – грязные местные ландшафты, но зато в нарядной обертке. Пространство распавшегося вместе со смертью СССР завода стало моим любимым в городе. Тогда проходил первый в истории Донецка литературный фестиваль. В самом атмосферном, на мой взгляд, цеху, писатели дискутировали со студентами филфака. Война уже была темой №1 во всех разговорах. Ощущение страха и краха витало в воздухе, но все надеялись, что все обойдется и лишь Славянск и Краматорск будет принесен в жертву.

Не обошлось. Год спустя апокалиптичные события на Донбассе уже не кажутся чем-то невозможным и случайным. Лучший урок этой войны – понимание того, что война может повториться. Раньше казалось, что она как ветрянка: если страна раз переболела, то второй просто нереален. Теперь ясно, – случиться может все, что угодно. Особенно в городе, где розы – лишь прикрытие шипов в виде агрессивности большинства жителей, так легко готовых переориентировать себя на сторону тех, кто сильнее.

Изменился ли за год Донбасс? Внешне, да, но внутренне он стал именно таким, каким хотел быть. Донецк никогда не принимал имидж центра инноваций, современного искусства и финансового центра. Этот имидж был для города слишком обширен. Как хомячок бегает внутри прозрачного шара и не может выбраться, так и экс-мегаполис крутился в чуждом ему мире, к которому еще не был готов. Теперь все стало на свои места. Да, люди там переживают за свои дома, но ни разрушенный аэропорт, ни захваченная ИЗОЛЯЦИЯ не являются их общей болью, ведь они не пользовались этими объектами раньше. Они не были для них важны. Всегда оставалось загадкой, почему шахтерский город априори был обречен на неприятие культуры и современности.

За прошедший год я так и не почувствовала себя переселенцем, оторванным от родной земли. Донецк я всегда воспринимала лишь как город, в котором родилась. В ментальном плане он всегда был «не моим». Поэтому мне сложно понять, когда в социальных сетях сейчас лента за лентой публикуют фото довоенного Донецка с подписями «лучший город на земле». Как минимум, лицемерие это потому, что эти же люди раньше таковым его не считали. Да и не был он никогда лучшим. И уже не будет.

industrial_1__1024

За год на новом месте я не сталкивалась с дискриминациями по признаку региона, из которого приехала. Муссирование темы особого отношения к донецким-луганским мне всегда казалось непонятной антиполитикой в отношении Украины. Пытаясь бороться с определением «особой донецкой ментальности», из-за которой и произошла война, переселенцы таким образом создают новые мифы некоей обиженной когорты недоукраинцев, которых буквально ненавидят. Начинается сравнение очередей в Донецке и Киеве, супермаркетов, служб такси, пирожков в уличных фаст-фудах. И во всех аспектах просто необходимым фактором становится рефлексия, как там было хорошо, а здесь плохо. Пытаясь выжить в новых условиях, сбежавшие от войны снова загоняют себя в вакуум, в котором солнце греет только на донецко-луганских, а вокруг – только зло. Я не могу подписываться за всех, говоря об отсутствии некоего предубеждения к переселенцам. Но предубеждение и дискриминация – очень разные вещи.

Вросшую в мое сознание связь с Донецком я чувствую лишь в поиске индустриальных пейзажей в Киеве. Теперь они мне кажутся идеальным очертанием новой Украины, в которой работающие ранее заводы стали площадками для центров современного искусства. Уродливость ржавых труб и вышек превращается для меня в некий потенциальный творческий конгломерат.

Это моя рефлексия – сравнивать это все с ИЗОЛЯЦИЕЙ.