Маленький бар в привокзальном районе Дортмунда. У входа идет неспешная беседа — двое посетителей бара, работник коммунальной службы и бездомный, стоящий тут же, со своими пожитками. До меня долетают обрывки разговора. — И как сейчас можно быть уверенным в завтрашнем дне? — Да никак! — Ну так а я тебе о чем толкую!, —кивает бездомный.
Рурская область пережила большое количество трансформаций, которые переросли в нечто постоянное и размыли в этом регионе стандартные представления о немецкой стабильности. В 60-е ХХ века угольная и коксохимическая промышленность, обеспечивающие развитие, начали приходить в упадок, и в регионе запустили программу рестуктуризации экономики. Были введены новые отрасли — банковское дело, информационные технологии, машиностроение и электромеханика, открыты университеты и новые специальности. Более того, немецкое государство пошло на «эксперимент», и сделало ставку на развитие креативных индустрий. Сейчас в Рурской области не только самая высокая плотность населения в стране, но и наибольшая концентрация театров, библиотек и арт-центров на одного человека.
Перестраивание продолжается, последняя шахта была закрыта только в 2008 г., и в Руре довольно высокая безработица. Организаторы арт-группы Bohème Précaire рассказывают о серии перформансов, связанных с переосмыслением места, района, города в связи с личной историей. В городе, где еще вчера ты знал серую громадину как давно закрывшуюся пивоварню, а сегодня ведешь туда ребенка на уроки по киносъемке или приходишь в это помещение на выставку, нужно привыкать к постоянным переменам. Каждый перформанс — это личная история, рассказанная в удобной для повествующего манере. Здесь бывший шахтер представляет свои размышления о безработице и новшествах в регионе, а эмигрантка и несостоявшаяся актриса возвращается в пустующее здание бывшей школы, чтобы вспомнить, откуда она начинала свой путь.
Мне нравится то, что здесь все меняется, и — еще больше — то, что все произошедшее и происходящее не просто уходит, но поддается переосмыслению. Что перемены, какими бы пугающими они не были, принимаются. Признав необходимость уходить от угольной промышленности, жители региона проводили это прошлое на покой, не предавая его забвению — на территории бывшей шахты Цолльферайн открыт музей истории Рура, показывающий все стадии индустриализации региона. В экспозиции не только угледобывающая техника и различные виды угля, но и листовки, критикующие излишний патернализм, присущий шахтерам. В театральном центре Pact, занимающем огромные душевые бывшей шахты, четкая сегрегация — кабинки со всеми удобствами для руководства и унылые ряды душей для обычных работников. «Начальник шахты был чем-то вроде бога», — резюмирует увиденное один из участников встречи. Сходства с Донбассом добавляет посещение стадиона ФК Шальке 04 в Гельзенкирхене.
Очень символично отображает перемены видео-инсталляция в арт-центре Dortmunder U. В немецком языке есть выражение Weg vom Fenster — прочь из окна. Вышедшие на пенсию шахтеры, как правило, были серьезно больны, у них были проблемы с легкими, им было тяжело передвигаться. Они проводили остаток жизни, сидя у окна. Когда кто-то из них исчезал из этого окна, становилось ясно, что человека больше нет. В Dortmunder U видео-арт, основанный на образе окон, представлен как внутри здания, так и снаружи. В этих окнах всегда что-то происходит, горит свет и продолжается жизнь. На смену исчезнувшему приходит новое.
В Эссене захожу в Unperfekthaus — бывший монастырь, выкупленный у церкви и населенный творчеством: мастерскими, коворкингами и галереями. Название («несовершенный дом») объясняется тем, что любое «совершенство» — это как раз та стабильность, которая припечатывает как каменная плита, это завершенность и финал. Несовершенство помогает развиваться, считают в этом арт-центре.
В Марксло, одном из районов Дуйсбурга, почти не слышно немецкой речи. 70 % здешних жителей — эмигранты, не интегрированные в жизнь города. Довольно унылый, по немецким меркам, район. Дымящие трубы громадного металлургического комплекса. Можно понять турка Халила, который в юности решил покинуть Марксло навсегда, и приложил все усилия, чтобы достичь успеха в выбранной сфере — медиа-индустрии. Основав после длительных путешествий свою компанию по видео-продакшену, он возвращается домой с уверенностью в том, что произошедшие в нем перемены помогут изменить окружение. Взяв в аренду бункер времен Второй мировой войны, он переносит туда свой офис, называет его Медиа–бункером, и начинает ряд проектов, направленных на «встряску» района. Одна из самых эффективных кампаний называется Made in Marxloh, и мотивирует к самоопределению, осознанию своей позиции по отношению к окружению — району, городу, стране, и созданию мостов между людьми.
Один из организаторов нашей поездки, Николас, рассказывает, что однажды узрел в себе немца, и что ему очень захотелось измениться. Наверное, поэтому он так обожает Кельн — «самый не немецкий город в Германии», где, кажется, карнавал не прекращается никогда, а здания в стиле patchwork лишены строгой упорядоченности. Смотря на ночной город с высоты тридцатиэтажки, замечаешь, как нелепо и в то же время мило смотрится Кельнский собор в урбанистичном окружении — как будто кто-то забыл на съемочной площадке средневековые декорации.
Внешне Николас похож на мои представления о главном герое из Трех товарищей Ремарка, а внутренне он в постоянном поиске, и кажется очень счастливым человеком.
В дороге мы слушаем результаты его ди-джейской деятельности, что-то вроде этого:
В Дюссельдорфе я наконец-то знакомлюсь с хозяином киевской квартиры, где живу с весны. Мы смотрим на стремительные воды Рейна, Костя рассказывает о своей музыке, и я вспоминаю, что Kraftwerk берут свое начало именно в этом городе. И, несмотря на то, что после их появления музыкальный мир никогда не станет прежним, техно и первые электронные ритмы возникли в этом регионе естественно и логично. Как будто уходящая эпоха высокой индустриализации сделала нам на прощание такой подарок.
Организатор поездки — Goethe-Institut Киев
